Метка лихие 90-е

В последнее время много мусолят про «святые 90-е» в те «святые» одному мальчику было восемь лет, вернее ему исполнилось 8 лет, когда наступил 1990 год и на то святое десятилетие пришлось его самое что ни есть детство и юность. На те святые события мальчик смотрел глазами мальчика, не делал выводов, просто запоминал то, что видит и слышит. А видел , слышал и запоминал он многое.

Он хорошо помнит, что его заветной мечтой в то святое десятилетие было стать ни летчиком, ни милиционером, а простым шахтером. Он помнит как каждый вечер по телеку в те святые годы показывали бастующих шахтеров, сидящих на рельсах и требующих выплатить заработную плату.

Он помнит как его учительница на каком-то внеклассном уроке рассказала, что страны, в которой родился этот мальчик больше нет, что теперь все будет как-то по-другому, как-то по-новому. И она не обманула. Все было иначе, по-новому. По святому.

Что он запомнил из святого? Много чего. Дольше чем бастующих шахтеров показывали только службы в храмах, дольше, чем рассказы про задолженности по зарплатам рассказывали о том, как народ ударился в религию.

А еще он прекрасно помнит учителей и врачей, которые практически в полном составе обращались в суд с требованием выплатить им причитающиеся компенсации и пособия. Откуда мальчик это помнит и вообще что ему знать об этом? Помнит. Знает. Этот мальчик писал судебные решения по шаблону — менял только фамилии, суммы и даты.

Мальчик помнит, как шахтерский край, в котором он проводил каждое свое лето стал меняться до неузнаваемости. Он помнит новое для себя явление. По утрам он ходил за свежим хлебом и вот теперь он с удивлением наблюдал безработных теперь шахтеров, пьяных или желающих опохмелиться, стоящих в очереде за бухлом.

Он помнит как практическую неделю в том шахтерском крае были похороны, хоронили , как пракило, спиваюшихся людей, в основном мужчин, которые, когда-то были личностями, были шахтерами, а умирали тихими алкоголиками, людьми в безысходном положении.

Он помнит как главы семейств уезжали в Москву и на Север на заработки, помнит как ломались и распадались семьи.

Воистину святые времена были. А потом, вместо бастующих шахтеров, появилась новая картинка на голубых экранах — Чечня, он помнит постоянно снующие эшелоны по направлению в Чечню на его станции. Помнит оборванных, тощих солдатиков, охранявших военную технику , расположенную на железнодорожных платформах. Он помнит лица некоторых парней и помнит свое любопытство, с которым он их разглядывал. Все ли они вернулись домой. Не знаю.

Помнит ли мальчик как разворовывались предприятия, как разваливались крепкие хозяйства и как рвачи становились местными царьками? Помнит.

Испытвывал ли он грусть, обиду на что-то? Нет, не испытывал, ведь он был ребенком, и чтобы не запомнилось ему из тех святых 90-х, он был счастлив, потому что это было его детство. Он мечтал стать взрослым, самостоятельным.

Он помнит то, что вместо игры в любимый футбол ему нужно было помогать родителям на нескольких дачах, ведь овощи и фрукты, выращенные на них — кормили его семью длительное время. Он помнит переживания людей, чьи дачи были обворованы, он помнит слезы женщин, которые горевали от мысли о том, что запасы на зиму не сделаны, а денег купить все это просто нет.

Было ли что-то светлое в те святые годы? Конечно было. Для него — это было его детство, его живые дедушки и бабушки, вера во что-то, пусть аморфное и не совсем понятное, но что-то хорошее. Так уж устроены дети.

Если перечислять все воспоминания того мальчишки — уйдет многов ремени, но именно такими святыми девяностыми они останутся для того мальчонки, который мечтал стать шахтером.